1. Имя персонажа
Давид Ниашольц / David Niasholz

2. Биографические данные
• возраст и дата рождения
16 лет. 13 июля 1960 года.,
• место рождения персонажа
Зерматт, Швейцария.,
• краткие данные о семье и чистоте крови
Весьма своеобразное семейное древо, которое в случае с Давидом, включило в себя так же примесь крови человека, в имени которого ставили именительное «магл» - чистая волшебная кровь, была смешана матерью, Питиссой Ниашольц, в свои юные девятнадцать лет. Чистокровная волшебница и англичанка, славившаяся хорошей репутацией семьи и знати в своем окружении, стала рабой любовных стрел, и сбежала вместе с иногородним, Джимом Лароше, в глубинку Европы, где и была до тех пор, пока не родила сына, и через год не узнала, что суженный-ряженный, из-за которого закопала под землю свою семейную родословную и довольно таки не плохой магический зачаток, изменял ей с домовладелицей, после чего матушке пришлось покидать и без того бедный дом, еле прижившийся с почетной кровью, и возвращаться на родину, где земля была пропитана гонением. Разумеется, в чистую кровь так и не приняли негодную дочь, и отпрыска с подпорченной кровью, но отец Патиссы, сжалился над дочерью и втайне от всех родственников, передал ей во владение небольшой домик на севере Англии, средства на первое время и отцовское «до встречи», которой собственно и не предвиделось состояться.
Что касается самой родословной, по которой извивалась струйными прожилками магия  в смеске с биомассой, то и придраться было не к чему: чистокровные волшебники, которые славились своим нейтралитетом среди остальных чистокровных, не вмешиваясь в общую суету и прочую нечисть, за которой тянулись пятна крови, клеветы и лживой речи, чего всегда пыталась избежать эта семья – естественно, после случая с последней дочерью рода, утаить подобный позор было очень сложно, так что история была изначально сильно раздута, а затем так же быстро забылась, затянутая прочей грядой дел и новостей погромче предыдущей.

• пол и ориентация
Мужской. Бисексуал.,

2.1. Развернутая биография (подробное и полное описание жизни персонажа, на биографии обосновывается характер, принадлежность к той, или иной стороне. Любой вопрос, способный вызвать неуверенность у проверяющих администраторов, обязан быть прописан в биографии и достойно обоснован)
Когда-то ранее, еще за многие годы до появления Волан-де-морта, его покровительства внутри черной магии, и обыденной среды волшебников и волшебниц, магии классической – мягкой, целенаправленной, полезной – была жизнь, о которой позабыли многие, даже историки, которые излюбленным занятием считали долгие часы внутри исторических фолиантов, памяток и мало разборчивых записей: когда магия кишела буквально в единичных душах, считаясь едва ли не происками дьявола, таинством подобным проклятию для душ и тел человеческих, и воспринималась, лишь в обличии сущего зла, теми, кто не понимал истинных таинств и секретов, скрытых тщательными происками тысяч волшебных палочек. Именно в те времена – века за три-четыре - вступила в силу династия Ниашольц: род начинал свои истоки совершенно не замышляя столь размашистого семейства, которое, зародившись в Европе, к середине двадцатого века, имело собственные отростки внутри четырех континентов, создавая вокруг собственного семейного очага, что-то вроде непроницаемого щита, не столько магического, сколько внутриполитического, под политикой имея ввиду богатую аристократию и тоннажные сбережения, о точных подсчетах которых, не знали даже некоторые члены семьи. Ниашольц закрывались внутри нажитых в давние времена поместий и мало-помалу распространяли власть внутри мира магического, в то же время, стараясь совершенно искоренить присутствие маглов, становясь резервацией для мира Волшебства, которому готовы были отдать буквально все, что нажили в его нескончаемые века: эта семья занялась столь многими делами одновременно, что их специализация быстро расплелась по обыденной жизни большинства волшебников, и со временем, наследникам семейства не составляло труда лишь подсчитывать собственные доходы, отправлять детей учиться в Школы, гордясь внутренним огнем чистой крови и продвигать собственное Древо жизни по внутренним лазейкам этого мира – и все было бы точно так же и далее, если бы только не один усопший корешок…

Уж сколько можно было бы рассказать о гонениях, которые вызваны были кровной враждой или нарушением правил тех, что поставлены внутри каждой частички собственного тела, и подумать страшно – да и не стоит, пожалуй, выписывать долгие вечера и дни гонимой брани в сторону одной из наследниц Ниашольц, а именно старшей дочери младшей ветви, Патиссе, ведь она «будучи подвластна гнусным словам и деяниям со стороны сброда без магического», изменила уставу своей семьи, пожалуй, даже самой себе, и  молодые годы начальной жизни, скрылась в суете Лондонского тумана, рука об руку с Джимом Лароше. О да, гонение они познали самое настоящие: мало того, что за Патиссой в страшном гневе неслись ищейки посланные отцом, от которых она поначалу уходила, будучи весьма неслабой, уже наученной волшебницей, так за их спинами раз за разом свистели гневные отклики бывших друзей Джима, которым он задолжал денег, а отдавать то было и не с чего -  в столь сумбурной ситуации могли пожелать оказаться лишь люди с психикой нарушенной, либо же два человека, которые готовы были пройти не только через медные трубы, лишь бы чувствовать ладонь второй половинки, во всяком случае, так казалось юной волшебнице тогда. Пройдя через большую часть Европы, побывав в её центре и юге, как ни странно, но место для временного пребывания выбрали Швейцарию, да еще и отдалились от её центра на далекие километры, предпочитая едва ли не подножье Дюфура, и маленький домик среди каменных пустошей, смешанных с зеленотравными холмами, которые тянулись на сотни километров практически через всю страну – мирская жизнь успокоила гонимую кровь и молодая пара, наслаждаясь магическим прикрытием, временным отступление вымотанных сил магии и человеческого упрямства, обосновалась в многоквартирном доме, пытаясь отстроить хоть что-нибудь достойное на оставшиеся с прошлой жизни гроши. Право дело, можно было бы избежать многих последствий, даже миновать суету и гнев семейства, едва ли не погубившего собственную дочь, лишь только узнав, что через полтора года, Патисса с грудным ребенком на руках будет покидать Швейцарию, а за ней и Францию, откуда оставалось лишь пересечь широкие проливы океанических течений и оказаться буквально на голом, обитым многими, порогом Англии, который встретил её неприветливым ветром, сырой влажностью и устоявшимся туманом, который никак не желал уходить от поздней осени. Пожалуй, с этого момента, можно уж точно рассмотреть нашего юного персонажа: Давид был рожден в Швейцарии, являясь еще желанным ребенком, для которого успели вымостить небольшой угол с прелестными желто-зелеными обоями, прикупить чуть потертую, но все же целую детскую кровать, а затем уже и позабыть о обоюдном желании стать родителями, совершая многие взрослые глупости, в которые был втянут маленький волшебник лишь волею случая – в любом из исходов, мальчишка родился в середине лета, абсолютно обоснованно порождая на свет маленький сгусток магического зачатка, который был похож на тот самый месяц, в котором родился.
Стоило только Патиссе заявится на порог поместья в пригороде Лестера, как её тут же выволочили прочь за холодный порог, скупо сунув в продрогшую ладонь конверт, в котором удачно хрустнула печать на небольшой дом в пригороде Бантора, несколько прочих бумажек и едва заметный голос отца, в котором смешалась горечь, сожаление, и, увы, ко многим печалям, стыд за собственное чадо – это и стало концом кровных уз, внутри отдельной ветви огромного клана, с тех самых пор, с той самой холодной осени, когда остатки ивового листа и дуба, витали в воздухе, погрязая в щедрой росе, юная волшебница была сама по себе, без чей-либо ценимой руки, без надежного плеча семейных уз, только со своим прелестным сероглазым сыном, волшебной палочкой, и желчной обидой на многих помнимых людей, и в первую очередь, на саму себя. Казалось, будто совершенно иной стала жизнь после того, как девушка вышагнула в водоворот трансфигурации, переносясь в ближайшую гостиницу, собираясь с утра отправиться на встречу новым жизненным бордюрам – в считанные минуты, многое выписалось и приобрело печальный, сероватый тон, полностью вытесненной единственной целью, которая способна была оправдать неретивую волшебницу – воспитание её сына, коим она и занималась в последующие шестнадцать лет, до того самого дня, как время заставит остановить ленту рассказа…
Лестер в те времена был довольно таки заманчивым городком с тихо-мирными улочками, рассаженными палисадниками, растущими, словно грибы от свежеполитого мицелия, домами, банками и не большой заводью, где было приятно пройтись жителям после тяжелых трудовых будней даже в позднюю осень, наблюдая как из парковых зон слетаются взмокшие листья, и как завывает ветер с холмистого горизонта, минуя городок, боясь коснуться его умиротворенного характера – все успокоилось в пары десятков лет после войны, загладило раны, люди обычные стали выстраивать свою жизнь практически с разрушенной бездны, с голодно-неухоженных горожан превращаясь в окрепший средний класс, который пусть и не имел особых угодий для богатой жизни, но мог похвастаться многим после пережитой депрессии. Даже и не стало заметно глухой свист проезжающего экипажа, который быстро въехал в чертог города и так же быстро его покинул, совершенно не привлекая к себе внимания – за городом тянулась лента из единичных домов,  садов и меленьких огородиков, на которых расходились очищенные от зелени и плодов, черные грядки, подготовленные к холодам, именно возле одного из таких домиков и остановился экипаж, быстро пришпоривая лошадей и всего через минуту, оставляя тонкую женскую фигурку на пороге закутанного  в сумрак дома, отправляясь назад в город еще быстрее, чем ехал из него; Патиссе достался домишка с промерзшей дымовой трубой, запыленными полками, скрипящими лестницами и давно отсыревшими дровами, которые лишь благодаря навеянным чарам, уже через четверть часа трещали внутри разлого камина, начиная отдавать тепло, некогда принадлежавшее березе и вишне, убаюкивая как волшебницу, так и младенца, который прислонившись к створчатой стенке маленькой кроватки, засыпал под боком у матери. Они жили там в собственном мире и понимании того, что больше нигде не станут по-настоящему родными – да собственно и не нужно было им это: Патисса окрепла, набралась сил и усмирила горечь обиды, стараясь ни на секунду не опускать руки, которые в свою очередь надежно поддерживали малыша Давида, подрастающего в уединенном доме. Мальчишка чаще всего напоминал волшебнице саму себя – он был таким же ярким, светлым и отстраненным от всего иного, как и она сама: те же белые  волосики, которые вечно вились стоило им опуститься ниже определенного уровня, курносый носик и широко раскрытые глаза, которые, казалось, запоминали все, что смогли рассмотреть в собственном кругозоре; Давиду стоило увидеть первые витки мороза на их окнах, и он тут же пускался рисовать что-то подобное на полу, просто водя пальчиком по прочной древесине, но оставляя бело-серебристые следы, от чего мать лишь смеялась, и думала про себя о том, что всего через четыре-пять лет ей придется самой начинать учить мальчишку, чтобы когда-то он доказал своим чистокровным родственникам, что ничем не хуже их гордо вздернутых палочек и пышноречивых слов о «недостойном происхождении», хотя до не давних пор, эта женщина могла охарактеризовать себя именно так.
Обычный ребенок, который начинал мало-помалу говорить и становиться на ножки, улыбался, когда его лишний раз приласкает мать или всунет в ротик сладкое печенье, заплачет, когда ему будет больно или же просто неудобно, не имея возможности сказать все словами – с разницей лишь в том, что засыпал под магические сказки, пролистывал вместо печатных книжек сшитые книги из Лондонского переулка, которые доставала ему мать, специально для того, чтобы хотя бы частичка магии, но находилась с ним каждый день, и он с удовольствием поддавался этому, просматривал картинки, которые обычному человеку могли показаться выдуманными сказками, хлопая в ладоши и тыкая маленьким указательным пальчиком, смотря на улыбающуюся мать, когда создавала на кончике собственной палочки рой снежинок летом, звездочки среди темной ночи или маленькие танцующие фигурки, которые заставляли замирать даже буйную энергию ребенка, приоткрыв рот разгоняя феерическую иллюзию.
До восьми лет в жизни Давида словно и не происходило ничего стоящего внимания и это весьма заметно радовало его мать, которая, не смотря на бывшую знать, старалась быть менее заметной в жизни обыденной человечки, пряча свое волшебное нутро за пеленой обыденного труда и воспитанием ребенка: двадцатисемилетняя волшебница практически полностью позабыла о том, что когда-то ранее боялась лишний раз мелькнуть в окне, думаю о том, что там может приглянуться очерк её семейства или чего хуже, кого-то с магической стороны её жизни – только благодаря тому, что она была столь далекой от насущных проблем больших городов, её не касались разборки двух связанных миров, а значит в подрастающем разуме Давида не случалось стопориться мыслям обо всех ужасах волшебной вражды и обыденной жестокости маглов, он разве что сопоставлял все это с теми вычитанными до последней страницы историями, где всегда было черное и белое, никогда не смешивающееся в серый тон, позволяя белому доминировать. Мальчишка надломил свое заспанное мировоззрение только тогда, когда в начале осени, всего через пару месяцев после того, как ему исполнилось восемь, в их тяжелую дверь постучался не молодой мужчина в тяжелом тканом плаще и наброшенным капюшоном, под которым не возможно было различить даже кончика носа – почему-то именно рассмотрев этого человека, Патисса вылетела со второго этажа, юрко выскальзывая со  своего кабинета, заталкивая мальчонку, который не привык уж слишком часто видеть на пороге чужих, за собственную спину, даже не делая пригласительных жестов позднему гостю, за спиной которого поднимался ветер, срывая верхушки раскатанных долин, опуская на еще зеленые деревья последние теплые капли дождя. Именно в ту осень, Давид впервые увидел кого-то еще из своей семьи помимо матери, даже отца он вспомнить не мог, но лицо седоволосого человека, который смотрел на него внимательно, изучая своими темно-серыми глазами, совершенно беззлобно осматривая светлое лицо мальчика, словно пытаясь что-то отыскать и запомнить это навсегда; тогда был гостем в их доме дедушка Давида, который казался так им же растерянным, как и его дочка, которая смотрела с начальным испугом, непониманием, до тех пор, пока фигура не перешагнула за порог дома, быстро захлопывая дверь, оттесняя вечерний дождь назад, и не протянул ей в кожаной руке желтоватый конверт с извилистыми буквами имени, её собственного сына, который с интересом просунул нос под материнский локоть, стараясь рассмотреть что-то повнимательнее. Как и всегда, ребенок был тут же оттеснен в собственную комнату, а двери гостиной громко захлопнулись скрывая два шепчущихся голоса: Патиссу поставили перед фактом того, что на следующую осень, ей нужно будет отправить сына внутрь частной школы, в которой училась не только она, но и добрая половина её семейства, в Хогвартс, в котором уже был зачислен её сын, благодаря просьбе влиятельного дедушки, который хоть и не хотел признавать в собственном семейном древе нечистую кровь, но и бросить весьма талантливого внука, он не смог – собственно, кто станет спрашивать о чистоте его крови или прилежностью к столь большой семье, так что не было никакой опасности в том, чтобы отправить мальчишку в учебное заведение. Возможно, именно с этого события и стартовала настоящая жизнь мальчишки – он вынырнул из резервации материнской опеки и закрытого мира, который не позволял до конца познавать все прелести и тяготы мастерства волшебника, даже простые человеческие нормы, были до того времени не знакомы для Давида, ведь в уединенном домике не было ни одного ребенка, а в ближайших домах жили лишь старики да старухи, которые хоть и обожали беловолосого мальчугана, целыми днями бегающего вокруг их садов, по лугам и искрящемуся озеру, но не могли заменить ему настоящих друзей, с которыми он мог одинаково делится собственными тайнами и волновать окружающие нервы шалостями. Собственно все данное изменилось в ближайшее четыре года – матери пришлось смериться с отсутствием собственного чада, полностью поглотившись в работу своей мастерской в которой она шила одежду для городской знати, и по вечерам набрасывала собственные очерки по истории магии, а сам Давид поглотился изучением доступной ему волшбы, стараясь запомнить едва ли не больше положенного, часами даже после занятий умудряясь просиживать в библиотеке, в тайне от быстро скопившихся друзей, поглощая интересующие его данные, стараясь стать лучше буквально во всем, вытягивая каждый предмет на отлично – ему почему-то жутко хотелось бежать дальше, чтобы побыстрее отбросить требуху магических основ, пусть он и понимал, что без этого нельзя совершать дальнейшие шаги, так год за годом, он возвращался в излюбленный домик к матери, и улыбался её радующемуся лицо, в захлеб рассказывая о собственных приключениях, которые он умудрялся находить как внутри школьных стен, так и внутри собственной головы, в которой с неумолимой скоростью копились вопросы, и ответы на них. Особенным увлечением для Ниашольца стала медицина: да-да, именно её начальный исток, который основывался на обычных человеческих методах лечения и диагностики, на простом изучении анатомии и её физиологических свойств, буквально на собственном примере убеждаясь в том, насколько совершенно, и в тоже время уязвимо тело человека, в одни из каникул, в заснеженный день, Давид просидел изначально один день с толстой книгой по физиологии, затем второй и третий, и до последних дней рассказа данных минут, не покидал этих толстых страничек, в которых человеческий организм предоставлялся в своем разобранном виде, хотя бы для того, чтобы знать, как ты совершаешь каждый вдох или движение – разумеется, в дальнейшем обыденной знание анатомии человеческого тела, весьма удачно совладало с колдомедициной, и обыденной жизнью, когда нужно было вылечить насморк, кашель, растереть содрогающуюся мышцу или потянутые связки. Все копилось и копилось в голове у юного волшебника, но это никогда не мешало ему рваться вперед, гармонируя в собственной жизни часовые лекции, который были едва ли не выучены на память, и обычное ребячество, которое рвалось поверх сосредоточенного сознания – каким бы ни был этот мальчишка в глазах других, но огонек в его глазах, горит всегда, позволяя дышать не только в сильнейшие невзгоды, но и давая надежду другим утерям внутри тяжбы времен.

3. Характер
• привычки
кусает пальцы (как правило, кожа между третей и второй фалангой, особенно подобное возникает, когда Давид сильно нервничает, или что-то целенаправленно обдумывает), чтение (скорее, это можно назвать привычкой, а не нуждой, так как данный процесс в первую очередь приносит успокоение), каждый день менять камешки на шее (на каждый день недели припадает свой кулон, который всегда надевается на длинную, тонкую цепочку из белого золота, и под рубашкой у Давида, всегда оказывается некая магическая защита, собранная в энергию внутри амулета его матерью).
• основные черты характера
упрямство, целенаправленность, временное ребячество, фанатизм, честность, прямолинейность в общении, недоверчивость, вспыхивающая агрессия, жестокость с ненавистными людьми, преданность.
• боггарт - прорубь, с подмерзшей кромкой воды.,
• патронус - барс.,

3.1. Развернутое описание характера (напоминаем, что персонаж – живой человек, а характер – тот сценарий, по которому в дальнейшем пойдет Ваша игра. Описывая достоинства, не забывайте и про недостатки)
Чтобы ни было внутри душевных стенок –
Пусть врать способны, или ложью подавиться,
Мы все равно предстанем позже – перед ликом,
Своим слезам позволим окропиться., ©
Характер во многом зависит от человеческого восприятия, того места где он рос или находился долгое время, людей, которые его окружали, прочие мелкие факторы, которые в конечном итоге складывались в цельную деталь двигателя, который упрямо, долго и безостановочно работал над тем, какой человек будет внутри, каким себя будет чувствовать исключительно он и каким, его смогут лицезреть остальные – впрочем, сие так что встречается нам на пути, что в скорость времени, мы перестаем замечать мелочи, предоставляя себе общую модель поведения, привычек, мировоззрения, состава ума и доверия, и именно все вместе, мы сможем охарактеризовать именно «характером». Как можно рассказать о характере настолько понятно и детально, чтобы он не был испоганен приписанным словом или случайной, на первый взгляд безобидной фразой, чтобы он был живим и относился исключительно к тому человеку, о котором думает каждый, когда выписывает, или проговаривает строки из «поведения»?.. О, наверняка, этот ответ будет теряться в сотнях вариантов.
Неустойчивость ребенка в восприятии это было привычным делом для окружающих, но вот только не для самого ребенка, который уверенно думает, что он полностью повзрослел и всё понимает, без должного разбора деталей, какое бы дело его не зацепило – этот максимализм был присущ каждому ребенку, вот только он задержался в Давиде всего на самую малую долю, сильно разя взрослым поведением и понятиями, раздражая при этом каждого взрослого, но иногда и доставляя им потеху – делая абсолютно глупые и по-детски опрометчивые поступки. Однако, назвать Ниашольца двуличным – увольте как раз наоборот, стоило только появиться на горизонте человеку, будь он маг высшего уровня, который сможет уделать его лишь одним взмахом палочки, или же его ровесник, которому еще и поднапрячься для результата придется, который ему не нравится ему тут же об это объявят и хорошо если прямым текстом, а не заковыристыми причудами, гадкими фразочками и жуткими поступками, что частенько граничило с дурость – ведь согласитесь, но выбирать противника в ровню себе всегда разумнее, чем лезть на рожон - но если же чувство обратное – то этот человек возвышаясь в глазах мальчишки на многие пяди выше себя, впрочем, такое случалось не на столько часто, чтобы возникала нужда задумываться над умением разбираться в людях.
Часто молчаливый, неизмеримо задумчивый и настолько кропотливый над своими мыслями, он создавал впечатление о человеке, который не видит мира, а мир в ответ, категорически отказывался видеть его, что было наполовину правдиво; нет, Давид не походил на замкнутого и всегда молчаливого трудягу, который копается не столько в окружающем мире, сколько в собственном разуме, где было гораздо более интересно – это совершенно не подходило под описание данного мальчугана, отнюдь, ведь взглянув в кишащие бледными бликами глаза, трудно было и задуматься о временном сумраке, который иногда находил на притупленный взор, или же представить на секунду, что оставаясь один на один с собственным отражением внутри ворсы спального балдахина, ограждаясь от внешнего мира, он мог думать и строить про себя весь день с самого основания, никогда более не допуская мелочных ошибок или глупых слов, а иногда соглашаясь с исходом дня, зарываясь в толстую вязь книжного листа, ограждаясь от всего иного, не позволяя думать ни о чем более. Сказать по правде, уж слишком многие думают, что в шестнадцать лет характер мастерился словно слитый кокон, в котором слаженно гармонируют эмоции и поступки, уединенно крошит ненависть или же сжато, не многословно, кишит радость, и все переживания находят собственный удобный угол, а не разгаданные вопросы, свои ответы – но нет, это никогда не становится подобным кокону, ведь характер меняется вслед глупости, не становясь идеальным, но заменяя отдельные волокна, как перетружденная, стертая мышца, и лишь благодаря тому, что Давид понимал подобное, он мог позволить себе говорить каждый вечер, каким был дураком, и каким он не хочет оказаться завтра.
Много характеризирует внутреннюю часть человека, еще большее её формирует, но стоит лишь сказать о том, что видя человека каждый день, смотря как он выполняет совершенно незамысловатые, естественные вещи, мы можем уловить первые нити на пути тончайшей сети ограждающей вуали, которая тянется между миром и душой: когда Давид, к примеру, подносил чашку с чаем или тыквенным соком к губам, он всегда смотрел на кромку стакана, слегка вдыхал черствый аромат влаги, и только потом, если его ничто не насторожило, он делал первые глотки, тщательно проверяя собственные вкусовые мотивы, пытаясь уловить что-то чужеродное, на самом же деле, это могло происходить считанные секунды, но сколько недоверия и упрямства было в столь легком контроле; стоило только кому-то заикнуться о вопросе, который не нашел собственного ответа, и Давид тут же цеплялся за него, словно эта была липкая паутина для его мозга, который и желал потренироваться лишний раз, решая малейшую, даже практически не интересную задачу – словом, за что бы не взяться, в каждом аккорде его обыденной жизни можно было отыскать проблески привычки и характера, с которым не возможно было совладать ситуации или окружению. Частицы собственного нутра, нужно смешивать внутри себя, гармонично проживать с ними каждую секунду, и никогда не пытаться разбирать себя на мелкие частицы, чтобы не сбить самого себя с толку…

4. Внешность
• цвет волос - блондин. (от пшенично, до бледно-рыжего цвета, пряди сильно варьируются из-за пигментации кожного и волосяного покрова, который подается погодным изменениям.)
• цвет глаз - хамелеон (в однотонной гамме серого: от темного, почти что черного, до бледно-серебристого)
• рост и телосложение - 167 сантиметров, худощавый, зимой, ближе к болезненному.,

4.1. Развернутое описание внешности (сюда стоит включить и манеры, движения, голос персонажа для создания более полного представления в глазах других игроков)

Когда смотришь на человека, обязательно стоит обращать внимание на выражение лица,  на блики в глазах, когда он улыбается или же наоборот выражает соболезнование, волнуется, или спокоен, примечать в своей голове жесты и характерные манеры, или же их отсутствие – это всё может рассказать Вам правду, или же обмануть, соврав под самый корень, сослав ложь под невероятный оттенок серебра или плавленого железа, который затягивает в глаза собеседника, словно разгоряченная окольцовка на обожженном пальчике, который и не заметил боли, смотря на чуждый цвет, и отбрасывает Ваши сомнения далеко за грани интеллектуального мышления или излюбленной фактичности - таким человеком можно было бы назвать и Давида – если бы он любил этим пользоваться, полностью полагаясь на тяготу человеческой мысли, которая легче воспримет внешний образ, нежели станет вслушиваться в речи наблюдаемого персонажа, но уж что-что, а Давид любил поддевать речами и заинтересовывать собеседника, тем самым делая разговор интересным и для себя самого.
Давид не мог прихвастнуть внешностью, которая сильно резала глаз и заставляла смотреть на себя каждый раз с превеликим обожанием, удивлением и не скрываемой радостью лицезреть это явно «чудо» (некоторые особи, да будет их магическое существование помнимо в века, считали же наоборот его мордашку омерзительной, и слишком чистой, не украшенной парой ссадин или синяков), но в тоже время, первое, что тянуло на разговор с этим юрким мальчиком, так это именно его внешность, и именно не красота, а просто дивный образ, который он создавал вокруг себя дивным занавесом, который так и желали приоткрыть случайные знакомые: низкий рост, который частенько выделялся на фоне остальных сверстников данного пола, чьи макушки с каждым годом рвались все выше и выше, словно желая встретить лакомый кусочек потолка; суховатое телосложение, словно мальчишка питался одной зеленью, пил одну воду и при этом пробегал не меньше десятка километра каждый день, хоть на самом же деле, данного проглота нужно было попробовать накормить, особенно по части мяса (сырого, жареного – все ест!); бледноватая кожа, которая гармонично сочеталась с белыми волосами как летом, так и зимой, пусть даже на смену бледности приходил легкий загар – его внешность скорее напоминала свернутый комок энергии и силы, которая лишь притаилась в маленьком хрупком тельце, которое было лишь невинным прикрытием, до тех пор, пока не доставалась из-за кожи пояса волшебная палочка, или пиджак не был сброшен в горсть пыли, а рукава закатаны по локоть… В каждой внешности, есть доля отпечатка, пусть он будет жизненным или случайным, на секунду остановившимся на штанине в виде травяного сока, но всегда остается след, особенно ценен, когда он принадлежит людям, когда-то что-то значащим в жизни юных волшебниц или волшебников, те, которые ничем иным кроме шрамов не являлись; на затылке, вместо чуть вьющейся пряди белых волос, была чистая кожа, которая дымилась прозрачными волосками и косо белела тонким шрамом, который остался после попавшего в голову стекла, слава, что оно не проникло дальше половины сантиметра, но всё же достаточно сильно повредило дерму, вследствие чего, волосы вокруг больше не росли, но благодаря материнской волшебной палочке и злости на лживых мальчишек, приехавших из города навестить пожилых бабушек и дедушек, шрам остался только шрамом, который практически ничем не был примечателен; самым знаменательным и, так сказать, забавным для Давида был шрам над левой бровью и переносицей, который был получен уже на втором курсе школы, когда они с друзьями наладились проверить реакцию Плакучей Ивы и стали бегать волчатами под её нервными ветвями, сами еле-еле разбирая фигурки друг друга в сумрачной темноте – в результате, Ива так и не нашла собственную цель, зато один из мальчишек столкнулся с Давидом, рассекая ему бровь, а тот при падении, «не заметил» и сломал нос об довольно таки не большой камешек.
Поведение и внешний облик Ниашольца менялся лишь от того, кто на него обращал внимание, ведь на самом же деле, находясь в кругу друзей, он был обычным улыбчивым парнем, с чуть сморщенным носом и патлатой головой, всегда расстегнутым воротом рубашки, в вечных однотонных твидовых жилетках или пиджаках, и всегда с хорошим настроением, которое не заканчивалось для близких никогда, словно внутри стоял маленький рычажок с заклинившей гаечкой, и в тоже время, стоило ему заприметить скользких типов из Слизерина, как он тут же становился бледнее обычного, крайне сосредотачивал свой взгляд на бредущих фигурах, и сжимался в тесный клубок энергии, не разделимый на физическую или материальную, экономя на каждом движении свои силы – как и все люди, Давид умел быть совершенно разным, зная свое истинное место, но в тоже время никогда не изменяя собственному контрасту.,

5. Данные ученика
• Факультет:Гриффиндор.
• Курс: 6.
• Результаты СОВ (6-ой и 7-ой курсы)
УЗМС - А
Трансгрессия - О
Заклинания - О
Зельеварение -А
Травология - О
История магии - A
Астрономия - А
Прорицания - О
История магии - О.
ЗОТИ - О.

• Изучаемые предметы (от 7-ми до 10-ти)
Зашита от Темных искусств, Зельеварение, История Магии, Трансфигурация, Прорицание,  Древние руны, Трансгрессия, Каббалистика, Астрономия.
• Состав волшебной палочки: Ядро – Чешуя саламандры; Древесина – Вяз.
• Домашнее животное: хорёк - Даллар

6. Сторона
Семья Давида славилась собственным нейтралитетом, призирая злодеяние темных сил, но и не шибко помогая Светлой стороне – однако в последние пятьдесят лет волшебники и волшебницы данного рода все чаще переходили на устойчивую позицию так называемой классической магии, ну, а грубо говоря – добра. Что касательно самого персонажа – он был честен от макушки до кончиков пальцев с собой, всегда оставаясь истинным Гриффиндорцем.
Внутри школьных стен не возникали разногласия, или же особо враждебные настрои, во всяком случае внутри Львиных стен все было мирно и спокойно, и каждый считался едва ли не дальним или близким родственником, готовым прийти всегда на помощь, стать плечо к плечу с проблемными ситуациями – одной из данных ситуаций частенько становились змеиные шкуры, ведь именно ученики Слизерина часто вынуждали Гриффиндор выступать в лице «оскорбителей» из-под тишка, доводя мирную и слаженную семейку до белого каления.

7.Таланты и способности
Целительство – но как изучаемая практика, находится в процессе интенсивного изучения теории и применении практической магии, в случаях с наличием доступа к больным. (Данная способность была привита начинанием познания анатомии человеческого тела еще на первых курсах, а в дальнейшим, подключаемая Колдомедицина, помогла скопить силы и упрямство в сторону сил внутри юного волшебника, который в дальнейшем, может стать хорошим Целителем.)
С четырех лет играет на скрипке.

8. Связь с Вами
augustros@mail.ru (если потребуется - аська, чуть позже.,)